Я вошла в синем платье, вы помните это платье, мой господин: глубочайшее декольте, из которого прут наружу мои белые, нежные груди, и юбка с разрезом спереди — там прилагался кружевной подъюбник, но я его не надеваю, мой господин, чтоб лобочек сверкал, как вы любите.

     Проснулась Мила много часов спустя. Нервное напряжение в купе с лекарством сделали свое дело, организму требовался отдых. Сонно обвела глазами комнату, выстраивая мысли в привычном порядке. Она помнила все произошедшее, но мало переживала из-за этого — то ли слишком устала бояться, то ли ее еще чем-то накачали, что было вероятнее. Помещение, где она находилась было маленькой комнаткой типа монашеской кельи, всего лишь с узкой кроватью, прикроватной тумбочкой и небольшим теликом на шарнире в углу. На тюремную камеру тоже было похоже — на узком оконце под потолком были решетки, но вот дверь, хоть и была массивной, была обычной, без смотровых окошек. Неужели пленницам наконец разрешили хоть каплю приватности? Удивленная мысль быстро улетучилась, натолкнувшись на глазок камеры под потолком.

     Отворились стеклянные двери, и в трепещущий свет множества свечей вошла моя женщина. На несколько долгих секунд замерла в глубоком, обнажающем её реверансе. Выпрямилась. Волосы её тёмного золота стекали на спину, чёлка тяжёлой волной скрывала левый глаз, обтекала очаровательное сердечко лица. Беззастенчивый вечерний макияж подчёркивал прозрачно-серый взгляд — взволнованный, трепетный, чуток испуганный, потому что она мгновенно поняла, что пылающий воск всех этих свечей сегодня зальёт её соски. Пухлые, жирно напомаженные багровым губки её крохотного ротика дрогнули — женщина увидела набор стеков и плетей. А я смотрел на её длинную, изящную шею, с которой в манящую, длинную ложбинку меж пышных грудей, приподнятых расписным бардовым лифчиком, стекало алмазное колье. Пальцы мои подрагивали в предвкушении, как стану душить её, как сорву это колье и засуну ей в рот — острое, сверкающее, в плачущие лоснящиеся от помады губы. Заставлю жевать, а сам буду лупить ей пощёчины и ебать, ебать, ебать! Пусть только даст повод.

     Мила, быстро перебирая каблучками, изредка перепрыгивая через лужи после недавно прошедшего дождя, спешила домой. Она едва успела на последнюю электричку из города и все из-за дурацкого распоряжения босса! Ну кто его заставлял в пятницу вечером устраивать внеочередную проверку магазинов? А ей потом, как личному помощнику, все данные обрабатывать и отчет предоставлять, чтобы он мог спать спокойно! Вот и стоило заканчивать универ одной из лучших, чтобы ее потом гоняли как обычную секретутку, а не дипломированного айтишника. Блин, она уже скоро коды забудет с этой работой, только что и название — «специальный помощник главы концерна по онлайн безопасности», а реально? «Подай-принеси, сделай кофе, позвони-договорись, Милочка». Беее... Девушка обреченно скривилась. Вот угораздило маму с папой ей так жизнь подпортить с этим именем, да лучше уж бы Людмилой назвали, хоть выбор был бы!

     Моя мама делает так, что каждый день я получаю великое удовольствие от жизни. Это удовольствие заставляет меня радоваться, что живу в этом мире. Это позволяет мне жить сегодняшнем и не грустить по хорошему прошлому, потому что хорошо именно сейчас и также будет и завтра, и в будущем.

     Говорят время лечит! Ни фига оно не лечит, а только усугубляет! Чем больше проходит времени от той поездки в Ильичёво, я все чаще вспоминаю его, да нет, даже не совсем его, скорей его голос, голос которому хочется подчинятся, его прикосновения к моему телу, я вспоминаю свою беспомощность и не защищенность перед ним, свой страх! — Мои фантазии... Они заводят меня так далеко, что я начинаю сомневаться в своей же нормальности... У меня появляется еще один вид голода — голод по прикосновениям. Жажда прикосновений — становится главнейшее из всех основных моих желаний! Предвкушение удовольствия, им можно изнурять, мучить и даже пытать, ведь мало что сравнится с маячащим на грани прикосновения наслаждением.

     Стоял теплый, октябрьский денек. Сергей заехал за мной на своем «форде». Не люблю сидеть за рулем, если есть кому меня везти. До парка Горького было не так уж близко, но время пролетело очень быстро. Мой спутник явно нервничал, но его нервозность была приятного свойства. Оставив машину на стоянке, мы пошлись погулять. Несмотря на будний день, гуляющих было многовато. Я предложила Сергею отложить это до следующего раза, но он не хотел. Зашли чуть дальше. Сергей остановился у ограды, огляделся.

     Лена... так звали самую красивую девчонку с моего курса, и с первого дня учёбы это прекрасное имя не выходило у меня из головы. В одежде она часто сочетала обтягивающие джинсы, которые подчёркивали её большую, упругую попу и открытые блузки, оголяющие аккуратные, загорелые плечи. Когда её большие, чёрные, как у цыганки, глаза обращались в мою сторону, я буквально краснел от смущения.

     Хочу немного исповедаться за свои прегрешения, только так мне станет легче, ведь я не могу ничего с собой поделать. Конечно, может показаться вам, что ничего такого сверхужасного и не было, но чувство стыда и безответственности гложат меня с тех пор. Меня зовут Светлана, мне 18 лет и я уже закончила первый курс института на отлично по всем предметам, я заучка-ботаник, всегда ею была, все благодаря родителям. Так же, с их помощью у меня до сих пор не было парня и само собой секса. Нет, я не уродина и не жирная, напротив, я очень хороша, стройная, невысокая, со светло-русыми прямыми волосами чуть длиннее плеч, других причесок у меня не было с первого класса школы. Все попытки парней подкатить очень быстро пресекались отцом полковником и нередко моей поркой, до тех пор, пока мой полуобнаженный вид не стал смущать его, так как сечь меня он предпочитал по старинке по голой попе. Еще у нас не принято было запираться в ванной комнате и отец всегда мог войти по своим делам, не смущаясь меня, тоже до недавних лет, когда мою уже довольно объемную грудь и заросший лобок, нельзя было игнорировать. Но это не касалось родителей, если же я вошла без стука, могла схлопотать.